Не знаю, кто зачем изучает философию, а мне так всегда нравилось узнавать и понимать кое-что о человеке - о себе самой и о человеке как таковом. Поэтому Киркегор и стал моим любимым автором - ни о чём другом, кроме как о человеческой жизни, он не пишет.
Но понимаем мы всегда только то, что уже понимали. Понимание не происходит из ничего - философ помогает только сформулировать то, что и так было на каком-то уровне ясно, но просто не имело до конца осмысленной формы.
Когда-то давно меня поразила искренняя бесхитростная мысль, высказанная Егором Гайдаром в передаче "Школа злословия". Его спрашивали о том, почему никто не объяснял народу необходимости проводимых им реформ - и не грустно ли ему от того факта, что большинство россиян так и не поняло, какую важность они сыграли для жизни страны. И он ответил очень просто: А почему кто-то должен это понимать? Никто и не должен ничего понимать.
Вот и всё. Пропаганду они вести не хотели - а понимать так, из ничего, - никто не должен и не может. Рядовой гражданин не может понимать того же, что понимают специалисты, гении и просто некоторые счастливцы (те, кому по какой-то причине посчастливилось понять). Для этого нужно просвещение - а его-то и не было, и нет до сих пор.
Я думаю, что в этом высказывании Гайдара воплощён весь смысл либерализма и демократии, представителем которых он и являлся. Нельзя ожидать, что кто-то будет такой же как ты, будет понимать то же что и ты. Я думаю, что Гайдар не только прекрасно осознавал тот социальный и интеллектуальный разрыв, который существовал между ним и большинством населения, но и исповедовал классический принцип европейского гуманизма, который гласит, что человеку должно быть позволено быть самим собой.
Но почему же всё-таки человек не может понимать? Всё ли можно поправить с помощью просвещения? Возьмётся ли откуда-то массовое "понимание", когда кто-то уже просвещённый и понимающий начнёт массово нести мысли в массы? Не знаю. Но я знаю, что пишет об этом Киркегор.
В "Болезни к смерти" он, как известно, даёт классификацию видов отчаяния и утверждает, что все люди на земле пребывают в отчаянии - просто большинство об этом и не подозревает. И этот самый распространённый вид отчаявшегося - тот, который даже не знает о том, что у него есть вечное Я, - назван Киркегором непосредственный человек или дорефлексивное Я, который живёт только самыми простыми представлениями о приятном и неприятном, о счастье и несчастье. И вот вдруг с этим дорефлексивным Я происходит нечто, от него независящее, нечто такое, что как-то меняет привычную ему жизнь или представление о жизни. Что происходит с ним тогда? У него вдруг пробуждается рефлексия, и вместе с ней - отчаяние. Он смотрит на новую "картину мира" и хочет лишь одного - вернуться обратно в предыдущее состояние. Но непосредственность в нём разбита и он едва ли сможет к ней вернуться - это-то он и называет отчаянием. "Непосредственное как таковое - нечто весьма хрупкое, и всякая чрезмерность, приводящая в движение рефлексию, ввергает его в отчаяние".
Задуматься о том, что не вписывается в твою картину мира, потому что очень уж страшно отказываться от привычного успокоительного представления о жизни, в которой всё понятно и всё на своих местах - кому не известно это чувство? Безусловно, думаю, Киркегор прав, все мы отчаявшиеся в той или иной степени.
Но вот в чём тут ирония: истинное отчаяние-то кроется не в этой рефлексии, не в этом страхе перед открывшейся реальностью. Пробудившаяся рефлексия только впервые приоткрывает перед человеком возможность осознать своё отчаянное положение, которое заключается, как уже было сказано, в том, что он не сознаёт своё вечное Я. То, что этот человек называет отчаянием - это отчаяние лишь во временном, во внешних вещах. Он прав, называя себя отчаивавшимся, но не имеет ни малейшего представления о том, что на самом деле значит им быть. А если вдруг эти внешние обстоятельства наладятся - он побежит снова по своим делам, забыв про то, что только что был в отчаянии, но на самом деле продолжая в нём находиться. А если эти внешние обстоятельства происходят не с ним, а с кем-то другим - так чего проще, не думай об этом и живи как жил.
Мысль сама по себе - мучение, если это не мысль о том, что тебе ясно и понятно.
Того, что тебе не понятно, ты не можешь мыслить, не просто потому что, как было сказано в начале, мы понимаем только то, что уже понимаем, но и потому что новая мысль из какой-то другой картины мира, несоответствующая твоим представлениям о жизни, - эта мысль ввергает тебя в отчаяние, в отчаянное БЕССИЛИЕ - и отнимает вообще всякую способность мыслить. Ты не хочешь этой мысли, которая доставляет такое мучение, ты отвергаешь её как чуждую, как занозу, как "жало в плоть".
Приходилось ли вам слышать когда-нибудь, что человек не читает, скажем, Достоевского, потому что он портит ему (этому человеку) картину мира? Человек не хочет и не может понимать того, что противоречит его представлениям, просто потому что он не хочет СТРАДАТЬ. И это ведь так по-человечески понятно.
Но, объясняет Киркегор, отказываясь от этого страдания - от этого проблеска рефлексии, в котором наконец-то перед непосредственным сознанием впервые промелькивает вопрос об истинной реальности, - человек отказывается и от своего вечного Я.
Да, как непрестанно повторяет Мамардашвили, человек готов вечно страдать, лишь бы не страдать.
Вечно пребывать в отчаянии, не осознавая своего Я, лишь бы не подвергаться муке мыслить о неудобном и страшном, а главное - о том, что заставит ДЕЛАТЬ что-то иное, чем просто жить как жил.
Мысль помимо самой себя несёт в себе и призыв к действию. И если мысль пришла из какой-то иной чуждой тебе части реальности - то она призывает и к такому действию, которое до муки тебе чуждо. Понимать то, что тебе непонятно, - духовная мука. Действовать так, как не привык действовать, - мука физическая. От этого-то мучения и бегут - бегут прямиком в истинное отчаяние.
Это Киркегор и называет болезнью к смерти. Вечно умирать смертию и не мочь умереть. Отчаяние - смертельная болезнь, потому что истинное отчаяние - это смерть вечного Я.
Боясь неудобной и страшной мысли человек лишается своего Я. Кажется парадоксальным, но отказываясь от того, что не вписывается в нашу картину миру, боясь этого именно потому что знаем, что это - РЕАЛЬНОСТЬ, мы отказываемся от своего Я. И напротив, там где происходит принятие реальности со всем её страшным и неудобным - там обретается и твоё истинное человеческое Я.
В этом признании реальности во всём её страшном многообразии я вижу исток гуманизма. В любви к человеку - в признании его силы и слабости - в признании преступлений и раскаянии за них - в осознании жестокости реальности и в знании того, что сеть люди, противостоящие ей - в этом признании реальности рождается человек.
И вот, может, что должно быть включено во всеобщее просвещение, для того чтобы оно начало наконец сбываться - то есть для выхода из состояния несовершеннолетия, когда человек сам не желает мыслить и действовать, - в него должна быть включена идея о том, что мысль - неудобная или страшная - мысль, которая, кажется, рушит твою устроенную жизнь, на самом деле впервые создаёт твоё Я.
Что убегая от реальности, говоря совсем простым языком, ты убегаешь от своего собственного Я. Даже если эта реальность, казалось бы, других людей.
Что гуманистическое общество может быть построено только на знании.
Что закрывать глаза - недостойно человека.
Что если бояться мыслить реальность как она есть, она обернётся против тебя.
Что мучение мыслить - ничто в сравнении с мукой жить без вечного Я, без гуманизма, без свободы.